Предыдущая новость
Так случилось, что обыкновенная девчонка из сибирской деревушки Александровки, которой теперь уже и нет на карте Большереченского района, «перевернула» две яркие страницы в истории нашей страны – одну золотую, другую кровавую.
У одной из двух живущих в Большереченском районе участниц Великой Отечественной войны Елены Ивановны Баталовой 10 февраля юбилей, ей исполнится 90 лет. «Напомнило» об этом событии письмо в редакцию из Красноярского края от ее дочери с просьбой поздравить маму. Пройти мимо человека нескольких эпох, не зафиксировав драгоценные и хрупкие теперь уже воспоминания, было бы непростительно.
Золотой Алдан
В 1924 году в Якутии, в нехоженой тайге старатели нашли золото. Со всей страны и из-за границы хлынули тысячи золотоискателей. Ничем невозможно было сдержать стихийный поток людей. Ни советской власти, ни охраны в ту пору на Алдане («алтан» — по эвенкийски «жёлтый камень») не было, жить там было небезопасно: криминал процветал. Россыпное золото на алданских месторождениях было хотя и мелким, но высокопробным. «Берешь в руки мелкое сито и промываешь потихоньку, смотришь, когда попадутся желтые крупинки», — вспоминает Елена Ивановна.
В тридцатых Лена отправилась к сестре на Алдан «мыть» золото. Несмотря на то что каждый день люди держали в руках настоящие сокровища, условий для жизни не было, старатели часто голодали. Иногда находили в тайге их скелеты: в заплечных мешках был золотой песок.
Пятнадцатилетней девочке пришлось быть не только золотоискательницей, но и приниматься за другую тяжелую работу. Много горя хлебнула она на золотых приисках вдали от семьи, но не знала тогда, что скоро алданская жизнь покажется ей раем…
Водитель первого класса
Началась война. Сейчас нам легко даются два этих слова – они стали частью нашей истории. В 41-ом году они прозвучали приговором для миллионов. Родители выслали Лене деньги с просьбой вернуться домой.
- На войну забрали всех, — рассказывает она, — у нас из большой семьи дома в Александровке остались только мама да годовалый Ленька. А вернулась с фронта только я…
С хозяйством маме долго помогать не пришлось: девушку тоже призвали на военную службу. Нет, не было у нее в 17 лет ни героических мыслей, ни желания совершить подвиг — быть воином женской природе несвойственно. Хотя женщин-бойцов на фронт отправилось около миллиона. Споров о том, мужское или женское дело — воевать, не возникало. По справочным данным в Красной Армии женщины составляли около 60 процентов медперсонала в госпиталях, 80 процентов в подразделениях связи и 50 процентов в дорожных войсках.
Почти полгода сначала в Большеречье, потом в Городце Горьковской области группа из одних девчонок училась управлять спецтехникой, пока наконец им не выдали удостоверения водителей первого класса. Их готовили не для того, чтобы выбросить на передовую, но место, куда они попали, было одно из самых страшных – первоклассных водителей привезли в Смоленск.
Дороги Смоленщины
Военная история Смоленска настолько же кровавая, насколько голодной она была в Ленинграде. Тысячи замученных, расстрелянных, задушенных газом, повешенных детей, женщин, стариков и партизан. Город был завален трупами.
Девчоночья бригада хоть морально и готовилась к войне, но, встретившись с ней лицом к лицу, спасовала. «В часть нас привезли ночью, — рассказывает Елена Ивановна, — здание разбомблено, верхних этажей, вообще, нет. Нас в этот дом загнали насильно. А немец – это же ночь! – знай, шпарит с воздуха, бомбит. В первый раз мы увидели настоящую войну. Мы бы хоть куда убежали, да нас в этой комнате заперли и караульного приставили. Ревели в голос!»
Часть располагалась за городом, и всех городских ужасов они не видели. В общем-то, девушек никуда не выпускали. Поселили их в землянках, выдали обмундирование: «Первый раз нам дали койку, сколоченную из досок, подушку, матрас, одеялишко. Ботинки выдали какие-то большие, рубахи мужские. Но в обмундировании не мерзли, только если долго работали. Гимнастерки, юбки тоже были – в такой форме я вернулась домой».
В обязанности новобранцев входила засыпка воронок, оставшихся от ночных авиаударов противника. Дни напролет привозили они из карьеров глину, чернозем, песок, разгружали, засыпали ямы и снова нагружали.
А ночью все сначала: немецкие самолеты сбрасывали осветительные снаряды на парашютах, которые неподвижно висели в воздухе и, как огромные лампы, ярко освещали большую территорию внизу. Затем бомбардировщики со страшным воем сбрасывали бомбы. Немцы не спускались — знали, что стоит часть, видели самолеты, и бомбили специально по ним. Как только начинало светать, они скрывались.
Красота потребовала жертв
- Трех девчонок сразу убило, — тут Елена Ивановна берет паузу и тяжело вздыхает. – Все уже и забыла, господи, столько лет…
Как оказалось, убили ее соратниц отнюдь не немцы, их подвела женская тяга к красоте. Что видели они в те годы, деревенские девчонки? И вот, едва приспособившись к новым условиям, они обнаружили, что в осветительных снарядах прячется настоящее сокровище – тончайшая прочная шелковая ткань. На складе боеприпасов они научились разбирать снаряды: «Берешь снаряд, стукаешь о другой, — объясняет нам спустя десятилетия Елена Ивановна, — потом вытряхиваешь порох и достаешь тряпицу – она белая, красивая. Мы и подворотнички из нее делали, и все, что угодно».
Первыми пострадали артынские девчонки, удар был настолько мощным, что одной из них оторвало голову. Их похоронили на территории этой же части. Не осталось ничего на их могиле – ни звезды, ни креста. «Закопали и все, — печально констатирует она, — время было такое. Фамилии их плохо помню, одна Алеева, другая Свешникова, а вот третью не припоминаю…»
Внезапно встряхнувшись и оживившись, бабушка добавляет с иронией: «Хорошо было, весело! Песен не пели. Писем не писали. Только ревели».
Вспоминает Елена Ивановна и свою «землянку» — землячку Аню Рублеву из Милино, судьба которой сложилась счастливее: она вышла замуж и осталась в Смоленске.
Сил у этих девчонок хватило на все – не сойти с ума, выполнять тяжелую мужскую работу, хоронить родных и друзей и каждый день ходить рядом со смертью…
Александровка
Елена вернулась в родную деревню 4 мая 1945 года, когда победа была очевидной. «В августе я родила себе сыночку, с фронта его привезла, — вспоминает она, — а куда ж его денешь? Все перед Богом ходим».
Жили втроем, а потом уже вчетвером, с мамой и маленьким братом. В войну матери пришлось туго: «Раньше же как, — объясняет Елена Ивановна, — корову дёржишь – молоко и масло сдай, кур – яйца сдай. Вот так мама и жила».
После войны работала на машине в Александровке – пригодились военные знания. Ни мужчин, ни техники, ни лошадей – косили сено, собирали урожай вручную. Вспоминает она, как с фермы ездили в Милино «мазать базы»: «Бывало, лошадь затопчет большой круг, вытопчет глину с соломой, а мы ее таскаем ведрами и руками мажем базы за палочку – один трудодень: скота много было, помещения были большие. Колхозного стажу у меня 15 лет. Мы с матерью и поля пололи вручную, и за скотом ходили, и на ферме дежурили… Куда пошлют, туда и идешь!»
Но как бы ни была тяжела эта работа, с войной ее было не сравнить. Казалось, что теперь можно свернуть горы!
Вскоре молодая фронтовичка вышла замуж и родила еще пятерых детей: «Один умер маленький, в 8 месяцев. Раньше всяко было. И подрастут уже, три-четыре года – а умирают. Моих, вот, сейчас только двое осталось». Хозяйство у семьи было большое. Муж, Иван Васильевич, тоже был фронтовик. Всю жизнь проработал трактористом. «Хорошим рабочим был, — поджимает губы Елена Ивановна. — Умер год назад, в феврале». Сейчас Елену Ивановну поддерживает сын, старается чаще приезжать дочь.
Она не ропщет на судьбу, не проклинает войну и не жалуется на государство, а мудро принимает свою судьбу как данность. Похоже, злоба, обиды и «душевные травмы», с которыми мы сталкиваемся ежедневно и ежечасно в наше время, для людей с закалкой тех сороковых вообще не существуют.
Олеся Пермякова
Фото Дениса Ромова
